Тундра на севере Европы тянется сравнительно неширокой полосой от Скандинавского п-ва на восток. В Сибири она расширяется, достигая на п-ве Таймыре 500 км ширины.

В Северной Америке тундра опускается далеко к югу и на о-ве Ньюфаундленд идет узкой полосой до 50° с. ш., т. е. до широты, на которой находится город Харьков. Объясняется это тем, что вдоль восточного побережья Северной Америки проходит холодное Лабрадорское морское течение, а Гудзонов залив много месяцев в году забит льдом.

Тундра охватывает также Аляску. Широкие пространства тундры с ее озерами, болотами и густыми зарослями кустарников дают надежное пристанище многочисленным птицам. По числу видов, правда, тундра беднее лесов: в ней около 80 видов птиц, в то время как в лесной полосе их около 200. Главная масса птиц — кулики разных пород, утки, гуси и в особенности белые куропатки. Трудно даже себе представить, как много куропаток гнездится в тундре. Несмотря на громадное количество куропаток, найти их гнезда довольно трудно. Куропатка, оставляя гнезда, закрывает яйца мхом, когда же она сидит на яйцах, то ее окраска совершенно сливается с окружающей средой.

На болотах среди кочек гнездятся кулики-плавунчики, кулики-песочники, бекасы, гаршнепы. У куликов-плавунчиков птенцов высиживает и водит самец, а не самка, как у большинства птиц.

По берегам озер в зарослях молодого ивняка гнездятся утки-морянки, нырки-бело-боки, чирки-свистунки, шилохвости, гаги-гребенушки.

Весной в тундру прилетают тысячные стаи гусей гуменников и белолобых, казарок и др.

От низовьев Оби до устья Енисея гнездится очень красивый небольшой гусь — краснозобая казарка. На о-ве Врангеля и в тундрах Америки — большие стада белых гусей. К востоку от Лены до Чукотки распространена восточносибирская черная казарка.

Зимует она у берегов Китая и Японии.

Характерные обитатели тундры — поморники. Черными тенями реют они над тундрой, высматривая добычу: птенцов белых куропаток, куликов и других птиц.

Они нападают на взрослых чаек, отнимая у них добычу, вырывая ее буквально изо рта. Поморники расклевывают яйца чистиков на птичьих базарах.

Украшают тундру лебеди — тундряной и кликун. Эти красивые крупные белые птицы гнездятся по берегам озер среди кочек. Лебеди, гуси и утки в период линьки теряют сразу все маховые перья (большие перья крыльев) и не могут лотать, пока те не отрастут. В это время на гусей устраивают облавы и добывают их в большом количестве.

Одним из самых ценных животных тундры надо считать северного оленя. Дикие северные олени живут на Таймыре и в других местах тундры. Олень издавна приручен обитателями Евразии; в Северной Америке домашних оленей не было, и их пришлось ввозить из тундры Северной Европы.

В тундре зимой и летом ездят на оленях, запряженных в нарты (сани). Даже зимой под снегом олень находит в тундре корм. В этом его преимущество перед ездовой собакой (пищу для собак приходится возить с собой). Мясо оленя идет в пищу, кожа —- для одежды и для устройства чумов (жилищ).

В тундре много песца. Это хищный зверь с очень красивым белым пушистым мехом, за который он ценится.

Суровые условия жизни в тундре заставляют ее обитателей покидать на зиму места | вывода и гнездовья, уходить и улетать к югу. Песцы уходят вдоль морского побережья в криволесье — на границу между открытой I тундрой и поясом хвойных лесов.

Стада диких северных оленей совершают большие переходы до криволесья или даже до полосы хвойных лесов. Там они питаются лишайниками и находят защиту от холодных ветров.

В некоторые годы очень сильно размножаются грызуны —пеструшки, или лемминги. Они служат богатой добычей для полярной белой совы, мохноногого канюка и также для песцов. Даже северные олени — и те поедают пеструшек.

На восточном побережье Гренландии, островах Канадского Арктического архипелага и на материке Америки, к северо-западу от Гудзонова залива, живет крупное млекопитающее — овцебык. Он покрыт длинной густой шерстью, хорошо защищающей его от зимней стужи. I Раньше овцебык жил в европейской тундре и в Азии, но теперь там не встречается.

В глухом уголке Смоленщины — г. Слободе — знаменитый путешественник Пржевальский встретил Петра Кузьмича Козлова, служившего тогда в конторе у одного купца.

Любознательный юноша понравился Пржевальскому. Эта случайная встреча изменила жизнь молодого конторщика. Козлов поселился в усадьбе Пржевальского и под его руководством стал готовиться к экзаменам за курс реального училища.

Через несколько месяцев экзамены были сданы. Но Пржевальский зачислял п экспедицию только военных. И Петру Кузьмичу пришлось поступить на военную службу. Он прослужил в полку лишь три месяца, а затем был зачислен в состав экспедиции Пржевальского.

Это была четвертая экспедиция знаменитого путешественника в Центральную Азию. В теплый ясный день осенью 1883 г. караван экспедиции вышел из г.

Кяхты. Юный участник экспедиции Петр Кузьмич на первом же привале записал в свой дневник:

«Благославляю тебя, первый день моего счастья, безоблачный и светлый, единственным недостатком которого было то, что он так быстро пролетел».

Юноша знал, что впереди их ждет холод монгольских степей, песчаные ветры Гоби и снежные бури на горных перевалах Тибета, но это но омрачало его радостного настроения. Через степь, пустыню и горные перевалы прошла экспедиция.

Караван спустился в долину р. Тэтунга, притока Хуанхэ—великой Желтой реки.

«…Красавец Тзтунг, то грозный и величественный, то тихий и ровный, часами удерживал на своем берегу Пржевальского и меня и повергал моего учителя в самое лучшее настроение, в самые задушевные рассказы о путешествии»,— писал Козлов.

В верховьях реки Желтой на экспедицию напали разбойники из бродячего племени тангутов. На рассвете внезапно на лагерь путешественников налетела конная шайка до 300 человек, вооруженная огнестрельным оружием. Вот тут-то и пригодился военный распорядок в экспедиции. Буквально через минуту лагерь превратился в маленькую крепость. Путешественники с винтовками в руках укрылись за ящиками. И стрелки вскоре отбили нападение разбойников.

Петр Кузьмич многому научился в своем первом путешествии. Он вел глазомерную съемку, определял высоты и был первым помощником Прягевальского при сборе зоологических и ботанических коллекций. Пржевальский давал юноше подчас трудные поручения и при этом всегда требовал быстрого и точного выполнения.

Вернувшись из экспедиции в Петербург, Козлов по совету своего друга и учителя поступил в военное училище. После его окончания Петр Кузьмич, уже в чине подпоручика, был снова зачислен в состав новой экспедиции Пржевальского.

Во время подготовки к походу в г. Караколе (который теперь называется Пржевальск), Николай Михайлович Пржевальский заболел тифом и 1 ноября 1888 г.

скончался.

Козлов тяжело переживал эту потерю. «Слезы, горькие слезы душили каждого из нас. Мне казалось, такое горе пережить нельзя… да оно и теперь еще не пережито»,— писал спустя много лет Петр Кузьмич.

Экспедицию, намеченную Пржевальским, возглавил М. В. Певцов. Козлов на этот раз совершил несколько самостоятельных поездок. Главные из них — на р. Кончедарью (левый приток Тарима) и оз.

Баграшкуль. Он добыл интересные экземпляры для зоологической коллекции, описал рельеф местности, растительность, собрал материалы о быте и жизни населения. За плодотворную работу в экспедиции Географическое общество наградило Петра Кузьмича серебряной медалью им. Пржевальского.

В 1893 г. в глубь Центральной Азии снопа отправилась русская экспедиция. Ее возглавляли ученики Пржевальского — В. И. Робо-рбвекий и П. К. Козлов.

Официально Петр Кузьмич числился помощняком Роборовского, но он совершил 12 самостоятельных маршрутов. В собранной им богатой зоологической коллекции были три редких экземпляра шкур диких верблюдов.

План работ экспедиции еще не был выполнен, когда Роборовского внезапно разбил паралич. Петру Кузьмичу пришлось принять на себя руководство экспедицией.

Козлов повел караван через горные перевалы. Не раз в пути приходилось отбиваться от разбойничьих шаек, испытывать всякие лишения, но Козлов благополучно завершил работы экспедиции, не прерывая исследований.

Весной 1899 г. Петр Кузьмич отправился в новое путешествие в Гобийский Алтай и Восточный Тибет. Это была его первая самостоятельная экспедиция.

Через горные хребты Монгольского Алтая экспедиция спустилась в пустыню Гоби. Сорок пять дней караван шел по бесконечному песчаному морю. Но самой ответственной частью работы было исследование Восточного Тибета — страны Кам. Летом 1900 г. караван экспедиции, заменив верблюдов яками, более приспособленными к передвижению по горам, добрался до страны Кам.

Петр Кузьмич тщательно исследовал верхи величайшей реки Индокитая — Меконга.

В высокогорной стране Кам Козлова поразило необычайное богатство растительности и разнообразие животного мира. Путешественники встретили новых, неизвестных науке птиц.

Из этих мест Козлов предполагал направиться в столицу Тибета Лхасу, но глава Тибета далай-лама категорически воспротивился этому. Экспедиции пришлось изменить маршрут.

Между бассейнами рек Меконг и Янцзы путешественники открыли водораздельный горный хребет, который назвали именем Русского географического общества.

Во время своего путешествия экспедиция собрала ценный материал. Геологическая коллекция содержала 1200 образцов горных пород, а ботаническая — 25 тыс. экземпляров растений. Богатейшей была и зоологическая коллекция, в которой находилось восемь неизвестных науке птиц.

В 1907 г. Козлов снова возглавил экспедицию в пустыню Гоби. Путешественник отправился на поиски развалин древнего города Хара-Хото, рассказы о котором напоминали легенды.

По знакомому пути из Кяхты в Ургу (Улан-Батор) в декабрьские дни вышел караван экспедиции. Один местный князь, подружившийся с Козловым, дал своего проводника.

Долгое время всадники ехали по совершенно пустынным местам. Лишь изредка на холмах встречались кусты тамариска и саксаула. Но вот однажды на горизонте показались остроконечные башенки. Они стояли по две, по три на древней караванной дороге. Это были субурганы — древние монгольские надгробия.

Дальше стали попадаться остатки жилищ и оросительных каналов. Потом отряд нашел засыпанное песком русло р. Эдзин-Гол. Наконец показались и полуразрушенные башни города.

Хара-Хото окружали городские стены высотой свыше 10 м. Местами песок почти совсем засыпал их. Можно было свободно въехать на коне на верх стены и спуститься в город. Внутри его тянулись лишь песчаные холмы, которые издали походили на ряды желтых шапок.

Под каждой такой шапкой скрывалось строение.

Козлов нанес Хара-Хото на карту. Город лежал на 41° 45′с. ш. и 101°05′в. д. В давние времена он был крупным центром Тангутского государства Сися, существовавшего в IX— и начале X в.

При раскопках путешественники нашли деньги, ковры, ткани, картины, металлические и гончарные изделия, украшения из золота, сделанные с большим искусством. , Вести раскопки было мучительно трудно: поблизости не оказалось воды, и ее приходилось возить на ослах из ближайших монгольских стойбищ, расположенных в десятках километров от места раскопок. Сильный ветер нес облака пыли и песка, затруднявших дыхание. Раскаленные камни древних строений на раскопках обжигали руки. Не раз отчаяние охватывало спутников Козлова. Но он обладал особым умением — всех ободрять и увлекать работой.

Самой замечательной находкой, обнаруженной в Хара-Хото, была библиотека из 2000 книг, свитков и рукописей, пролежавших в песке семь веков. Там же нашли до трехсот живописных изображений на бумаге, холсте и шелке.

На картинах чудесно сохранились все оттенки красок. Среди книг был обнаружен словарь языка Си-ся, что помогло прочесть книги и пергаментные свитки.

Благодаря этим открытиям ученым стала известна подлинная история государства Си-ся. Предметы, найденные при раскопках мертвого города Хара-Хото, составляют величайшую ценность. Они хранятся в специальном отделе музея Академии наук в Ленинграде. Раскопки Хара-Хото принесли Козлову мировую славу. Русское географическое общество избрало его своим почетным членом.

Козлов мечтал о новой экспедиции, но в 1914 г. началась мировая империалистическая война, и путешествие пришлось отложить. В 1923 г. Советское правительство поручило Козлову организовать Монголо-Тибетскую экспедицию. Петру Кузьмичу было уже 60 лет, но он с юным жаром и с большой энергией стал готовиться к своему путешествию. Ни один из походов Козлова не был так хорошо снаряжен, как эта первая его экспедиция при Советской власти. В ней участвовало много специалистов.

Козлову удалось получить, наконец, от далай-ламы пропуск-шилу» —половинку шелковой карточки с зубчиками на обрезе. Вторая половина «пиль» находилась у горной стражи на подступах к столице Тибета. Но мечта Козлова побывать в Лхасе не осуществилась. Англичане, старавшиеся захватить Тибет в свои руки, приняли все меры, чтобы не допустить русских в Лхасу. Козлову пришлось изменить маршрут. В течение трех лет экспедиция изучала природу и историю Монголии.

В городах Северной Монголии путешественники раскопали древние курганы, в которых были погребены военачальники восточных гуннов. Найденные при раскопках вещи рассказывали о культуре людей, живших 2000 лет назад.

Во время этой экспедиции Петр Кузьмич посетил и «свое детище», как он называл Хара-Хото, чтобы продолжить там раскопки.

Монгольская экспедиция дала много ценного для науки В одной только собранной ею коллекции насекомых насчитывалось до 30 тыс. экземпляров. На р. Улан был обнаружен неизвестный ранее водопад.

Огромная заслуга этой экспедиции— укрепление. культурных и научных связей с Монгольской Народной Республикой.

Вернувшись из путешествия, Козлов жил большую часть времени в деревне Стречно, вблизи г. Старая Русса. Несмотря на преклонные годы, он часто ездил по разным городам, делая доклады о своих путешествиях. Козлову шел семьдесят первый год, но он не оставлял мысли о путешествии на Тянь-Шань.

В 1935 г. Козлов умер. На столе в его кабинете осталось неоконченное письмо, в котором Петр Кузьмич обещал редактору одного журнала «написать что-либо в связи, конечно, с путешествиями».

Путешественник внес своей работой большой вклад в науку. Самым замечательным его открытием был мертвый город Хара-Хото в пустыне Гоби.

Иная картина наблюдается во второй половине 2 тысячелетия до н. э.: культура Сабир, занимавшая прибрежную полосу красноморского побережья Южной Аравии, имела прочные контакты с Восточной Африкой, возможно, даже более прочные, чем с внутренними областями Аравии.

Восточные области Аравии были связаны с Южной Месопотамией уже в 5–4 тысячелетиях (раздел VIII. 1. 3 («Восточная Аравия и Месопотамия»)). Очевидно, что влияние Месопотамии на Восточную Аравию не ограничивалось только сферой торговли, оно распространялось и на культуру: так, дильмунские цари носили одинаковые с их месопотамскими коллегами головные уборы, особые погребальные сосуды изготовлялись по месопотамской технологии.

Если природные условия, в которых зародились цивилизации Двуречья и Хараппы в чем-то похожи, то климат Аравии мало напоминает долину Инда. Контакты между этими областями рассматриваются в разделе VIII. 1. 4 («Восточная Аравия, Персидский залив и Индия»). Различия природной среды обусловили возможность и необходимость обмена собственными «достижениями»: Аравия с ее пространственно ограниченным оазисным земледелием дала Индии просо и сорго, заимствованное в этом регионе из Африки, верблюда и финики. Население крайней восточной точки Аравии – мыса аль-Джунайз уже в 3 тысячелетии до н. э. играло посредническую роль в обмене раз­личными продуктами из рыбы и ракушки между жителями «оазисного пояса» внутренних районов территории современного ‘Омана и Индской цивилиза­цией. Жителям этого региона были точно известны потребности как своих соседей в Аравии, так и торговых партнеров в до­лине Инда. Об интенсивности торговых контактов между областями Индской цивилизации и Восточной Аравии свидетельствуют материалы из поселения Телль-Абрак на ‘Оманском п-ве. Каменные кубические гирьки (2470–2200 гг.

до н. э.), найденные на нем, – явно хараппского происхождения. Важно подчеркнуть, что меры весов, найденные вне Хараппы, не являются продуктами местного производства, основанными на хараппском стандарте. Все подобные находки без колебаний могут быть определены как прямой хараппский импорт.

После образования первых государств в Месопотамии и Иране ок. 3000 г. до н. э. центром сети транспортных путей, соединявших первые цивилизации Востока, становится Дильмун – древний Бахрейн. О степени интеграции Восточной Аравии и Персидского залива в систему свя­зей с Индией говорит факт усвоения жителями Дильмуна хараппских весовых стандар­тов.

В разделе VIII. 1. 5 («Месопотамия и Индия») рассматриваются контакты между двумя великими речными цивилизациями древности – Месопотамии и Хараппы. Анналы Саргона Великого (2334–2279 гг. до н. э.), в которых говорится о прибытии кораблей из Мелуххи, а также находки бусин индского происхождения в виде вытянутых цилиндров, сделанных из сердолика и лазурита в Сузах, Джелалабаде, Кише и Уре – городах, расположенных на западе от главных очагов Хараппской цивилизации – говорят о существовании контактов уже в 3 тысячелетии до н. э. Контакты между Индией и Месопотамией продолжались вплоть до упадка Хараппы, известна находка индской печати даже в слоях 14 в. до н. э. в Ниппуре[19].

В разделе VIII. 1. 6 («Предварительные выводы») подытоживаются сделанные выводы: вопрос о существовании «культурного единства» и «афро-аравийского культурного комплекса» в южной части красноморского бассейна в 3–2 тысячелетиях до н. э. на основании имеющихся археологических данных нельзя считать положительно решенным, но сама гипотеза, по которой южное побережье Аравии было своего рода мостом, по которому осуществлялись посреднические контакты между Северо-Западной Индией, Месопотамией и Восточной Африкой, вполне уместна. В свете археологических и этнографических данных вполне корректной выглядит гипотеза о формировании ко второй половине 2 тысячелетия до н. э. из отдельных фрагментов единой контактной зоны, связывавшей акватории Красного моря и Индийского океана от йеменской Тихамы до дельты Инда.

В разделе VIII. 2 («Конец 2 – начало 1 тысячелетия до н. э.») рассматриваются морские контакты в красноморско-тихоокеанском бассейне на рубеже 2–1 тысячелетий до н. э. В сравнении с предшествующим этапом навигация от устья Инда через Персид­ский залив к устью Евфрата в рассматриваемое время, как кажется, не­ожиданно угасла. Археологических данных, неоспоримо свидетельствующих о продолжении интенсив­ных торговых отношений между Мелуххой, Макканом, Дильмуном и Месопотамией, прак­тически нет. Объяснение этому факту вроде бы лежит на поверхности – угасание Ха­раппской цивилизации и, соответственно, упадок ее экономической основы и торгового потенциала.

Тем не менее, источники Нововавилонского периода содержат упоми­нания о продуктах, ранее привозимых из Маккана и Мелуххи: медь, олово, раз­личные породы дерева, пригодного для кораблестроения, первые упоминания о которых относятся к эпохе Тиг­латпаласара I (1105–1077 гг. до н. э.). Отсутствие каких-либо данных о существовании навигации вокруг Аравии в эту эпоху дает возможность предполо­жить, что эти источники упоминают товары не из Египта, Синая или Эфиопии, а по-преж­нему – из Северо-Западной Индии и ‘Оманского п-ва.

Дальнейшая история сложения и развития сухопутных и морских контактов в регионе рассматривается в разделе VIII. 3 («Навигация в Красном море и Индийском океане в ахеменидский и эллинистический периоды). Прорытие канала между Нилом и Красным морем в 518–500 гг. до н. э., первые периплы – «плавания вокруг» – Скилака, флота Александра Македонского под командованием Неарха, развитие посольских связей между Селевкидами и Маурьями привели к тому, что бассейны Красного и Аравийского морей к завершению эллинистического периода стали единым торговым, политическим и культурным пространством. Находки этрусской бронзы в Западной Индии, индийской керамики из Гуджарата в Восточной Аравии, влияние средиземноморья на восточноаравийский монетный чекан говорят о постепенном распространении культурного влияния по налаженным торговым маршрутам.

Раздел VIII. 4 («Торговля и навигация в период Римской империи») посвящен анализу наиболее полно представленного источниками периода в развитии контактов по морской ветви «Пути благовоний». В разделе VIII. 4. 1 («Торговые пути») схематично очерчиваются существовавшие крупнейшие маршруты: Великий шелковый путь, связывавший Восточное Средиземноморье с Центральной Азией и Дальним Востоком, «Путь благовоний», различные ветви которого соединяли Южную Аравию, Восточную Африку, Персидский залив, иранское побережье, Западную и Восточную Индию явились продуктами эволюции, длившейся в течение нескольких тысячелетий. В Римский период эта эволюция продолжалась, обеспечивая все более тесное взаимодействие данных областей. Детальный анализ письменных источников показывает, что морской путь из Александрии до Западной Индии и обратно занимал в 1 в. н. э. менее года.

Раздел VIII. 4. 2 («Индийское побережье Эритрейского моря») посвящен историко-географическому анализу морской ветви «Пути благовоний», ведшей из Южной Аравии в Индию. Информация о портах – стояниках на этом маршруте содержится, в основном, в «Перипле Эритрейского моря» и «Географии» Клавдия Птолемея. В разделе предлагается анализ инорфмации этих и других античных источников о более чем 40 индийских топонимах. Рассмотрение событий политической истории Западной Индии (борьба саков и Сатаваханов), представленных в «Перипле Эритрейского моря», показывает, что данная информация восходит ко второй полоивне 1 в. н. э. Часть этой инорфмации получила первое или совершенно новое освещение в контексте данных индийской эпиграфики.

Так, например, показано, что Βαρβαρικὴ (ПЭМ. 39: 13. 5) не является названием порта; Παλαιπάτμαι (ПЭМ. 53: 17. 23) должен быть сопоставлен с Baḷeyavaṭṭaṇa – современным Baḷiyapaṭṭam (Vaḷapaṭṭam) – в талуке Чираккал Марабарского округа (11o55’ N.; 75o22’ E.), упоминаемым в надписи EI. XIX. 4(A): 23]; Νάουρα (ПЭМ. 53: 17. 26) – с Nōura (EI. XII. 31/42), современной Nowohur (19°09’N.; 73°01’E); Μουζιρὶς (ПЭМ. 53: 17. 27; 53: 17. 30; 54: 18. 4; Plin. NH. 6. 104-105; Ptol. Geogr. 7. 1. 8, 8. 26. 11; Tab. Peut. 12) – MuciRi тамильских источников (?) – с Musiyagere [EI. XV. 6 (H)/21-28]; Ποδούκη (ПЭМ. 60: 20. 6; Ptol. Geogr. 7. 1. 14) –с Paḍugupāḍu, чье древнее название Padukkar-ādhisṭhāna (EI. XXIV. 43/1) на берегу реки Пеннар.

Революционный шаг в развитии мореходства между Красным морем и индийсим побережьем связывается в античных источниках с именем морехода Гиппала: прежнее поколение мореходов продвигалось на восток вдоль берегов, а юго-западный муссон, дующий в акватории Индийского океана, согласно «Периплу Эритрейского моря», получил свое название гиппалийского ветра по имени легендарного морехода, первым совершившим переход через открытое море. Все обстоятельства зарождения трансокеанской навигации между Аравией, Восточной Африкой и Индией рассматриваются в разделе VIII. 5 («Гиппал и «открытие» муссонной навигации»). В разделе VIII. 5. 1 («Историчность Гиппала») показывается, что идея о наименовании моря и ветра по имени того, кто первым пересек море, используя этот ветер[20], имеет более солидные основания, чем мнение о персонификации природных явлений в образе морехода Гиппала (А. Черниа, С. Маззарино, П. Эггермонт). В литературе по истории навигации в Индийском океане нет единства относительно того, автором какого открытия следует считать Гиппала, если такой мореплаватель существовал в действительности, или какое «открытие» персонифицировалось в его образе.

Традиционно считается, что Гиппалом было открыто такое природное явление, как периодические ветры – муссоны. Анализ сути открытия Гиппала представлен в разделе VIII. 5. 2 («Предмет открытия Гиппала»). Внимательное прочтение «Перипла» показывает, что этим мореходом был от­крыт переход через открытое море. «Гип­пал, изучив расположение рынков и форму моря, открыл путь через {открытое} море» (57: 19. 7), т. е. ветры, в отличие от «карты моря», им ни специально не изучались, ни тем более не «открывались». Значение деятельности Гиппала состоит в том, что им, вероятно, впервые, была составлена карта Аравийского моря. Разница между тем, как проходила аравийско-индийская на­вигация до Гиппала и после него, заключается в том, что «ходившие ранее» купцы были вынуж­дены на малого размера кораблях огибать прибрежные заливы, а Гип­пал, следовательно, сумел на большего раз­мера судне показать возможность прямого рейда до одного из индийских портов.

Раздел VIII. 5. 3 («Факторы, способствовавшие началу трансокеанской навигации») продолжает тему развития прямого сообщения между Восточной Африкой, Аравией и Индией. Такого рода сообщение стало возможно благодаря росту географических знаний и, соответственно, появлению карты моря, прогрессу в римском кораблестроении и появлению достаточно больших кораблей для выхода в открытое море. В разделе VIII. 5. 4 («Дата «открытия»») показывается, что начало прямого морского сообщения в акватории Аравийского моря следует датировать началом правления Августа – т. е. 20-ми годами 1 в. до н. э.

Помимо континентальной Индии важную и самостоятельную роль в контактах Средиземноморья с Южной Азией играла Шри Ланка (раздел VIII. 6 («Рим и Шри Ланка»)). Важная роль Шри Ланки объясняется как выгодным географическим положением, так и наличием товаров – предметов роскоши – притягивавших римских торговцев: Шри Ланка богата драгоценными камнями, специями, ценной древесиной, жемчугом, черепа­хо­вым панцирем, слоновой костью, тканями. При анализе роли Шри Ланки в контактах со Средиземноморьем присутствует определенная путаница, вызванная наличием многочисленных названий этого острова. Раздел VIII. 6. 1 («Античные названия Шри Ланки») призван по возможности устранить эту путаницу. Название Παλαισιμούνδου / Palaesimundus следует трактовать как pāra sīmānta – «заграница»; Ταπροβάνη / Taprobane – как восходящее к Tamīla, а Σιελεδίβα, Σαλικὴ и Σηρίνδα – к Siṁhāla – последовательно доминирующим группам населения.

Как показано в разделе VIII. 6. 2 («Шри Ланка на морских путях в Рим»), возрастающий спрос на роскошь в Средиземноморье вел к количественному увеличению римских торговцев в Индии. В определенный момент индийские рынки перестали вмещать всех задействованных в торговых операциях с Южной Азией. Возраставший спрос на товары и новые рынки и должен был привести к освоению прямого пути на Шри Ланку, минуя Индию. Южноиндийские и греко-римские посредники не могли обеспечить всех желавших нужным количеством товара, и вполне естественно, что постоянно прибывавшие средиземноморские негоцианты самостоятельно искали дополнительные поставки на неиндийской территории.

Согласно доминирующей точке зрения в современной историографии, контакты между Средиземноморьем, Восточной Африкой, Южной Аравией и Индией переживали серьезный кризис. Слабые стороны этого представления демонстрируются в разделе VIII. 7. (««Кризис» красноморской торговли 3 в. н. э.»). В диссертации показано, что источники говорят не о кризисе в торговле Запада с Востоком в 3 в., а о том, что ее основные потоки в это время вышли из под контроля центральной власти Рима. Это и объясняет отсутствие в прежних объемах римской монеты в Индии. Значительная часть обменных операций совершалась, несомненно, через Персидский залив. Установление относительного контроля над всей территорией империи при Диоклетиане не могло в свою очередь не привести к восстановлению позиций центральной римской власти на торговых путях, что соответственно отразилось и на римском монетном материале 4–5 вв. н. э., обнаруживаемом вне пределов римского государства. С другой стороны, если римско-аравийско-индийская торговля в 3 в. н. э. не переживала того спада, о котором принято говорить, то и тезис о резком ее подъеме, возрождении в 4–5 вв. н. э. также должен быть пересмотрен. Можно говорить, скорее, о частичном восстановлении контроля римского государства над торговыми путями.

В разделе VIII. 8 («Аксум в торговле благовониями и специями в 3 в. н. э.») анализируется список товаров, подлежащих таможенному обложению из «Дигест» (39.4.16.7). Как устанавливается в работе, значительная часть специей и благовоний, упоминаемых в данном отрывке, имеет восточноафриканское происхождение, а сам отрывок датирутся 3 в. н. э. Резкий рост количества восточно-африканских специй, известых в Риме, начиная с 3 в. н. э., демонстрируемый «Дигестами», и их упоминание вместе с индийскими, говорит о том, что римские торговцы, на обратном пути из Индии, все активнее останавливаясь в Аксуме для закупки местных товаров.

Раздел VIII. 9 («Красноморско-индийская торговля 5–6 вв.») посвящен анализу «Ὁδοιπορία ἀπὸ Ἐδὲμ τοῦ παραδείσου ἄχρι τῶν Ῥωμαίων» – источнику, практически не используемому в исследованиях по контактам между красноморским бассейном и Южной Азией, а также сведений «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова, относящиеся к истории морской торговли в регионе.

Данные этих источников в свете информации ДЮА надписей говорят о том, что южноаравийская политика Византии и Аксума была нацелена на захват системы южноаравийской караванной и морской торговли – как собственной, так и транзитной – и на утверждение монопольного положения восточно-африканских портов на путях между Средиземноморьем и Индией, на устранение объединенного Химйара – как поставщика благовоний в Средиземноморье..

Заключение

1. Выстроена внутренняя непротиворечивая хронология развития контактов, прежде всего, торговых и культурных между Средиземноморьем, Восточной Африкой, Южной Аравией и Индией.

2. Впервые разработана методика работы с античными источниками при реконструкции историко-географической ситуации на Аравийском полуострове. Реконструировано ок. 400 географических и этнических названий.

3. На основе выработанной методики обосновано существование сети трансаравийских торговых путей («Путь благовоний»), существовавшей с начала 1 тыс. до н. э. по сер. 1 тыс. н. э.

4. Впервые реконструированы сухопутные восточно-аравийская и западно-аравийская, а также морская ветви «Пути благовоний».

5. Целый ряд античных и древнеюжноаравийских источников получили совершенно новую интерпретацию или были впервые введены в научный оборот.

6. Решение поставленных задач стало возможным благодаря известным достижениям в области сравнительного семитского языкознания, историко-географическим и археологическим исследованиям на Аравийском полуострове, привлечению давно известных, но ранее не использовавшихся источников (средневековых санскритских надписей) для идентификации сети портов на западном и восточном побережье Индии.

7. Полученные решения впервые позволяют представить акваторию Красного и Аравийского морей, Персидского залива, территорию Аравийского полуострова и прибрежные регионы Индии как единое пространство, соединенное сетью торговых путей, по которым распространялось культурное и политическое влияние.

Основные результаты диссертационной работы изложены в следующих работах:

1. Бухарин М. Д. «Перипл Эритрейского моря: текст, перевод, исследования».– Санкт-Петербург: Алетейа,– 2007. 35, 6 п. л.

2. Бухарин М. Д. Древнеиндийское государство в «Индике» Мегасфена // Вестник древней истории.– 1997.– № 3.– С. 138-149.

3. Бухарин М. Д. «Священные и неприкосновенные» // Вестник древней истории.– 1998.– № 1.– С. 72-78.

4. Бухарин М. Д. Рецензия на: Athens, Aden, Arikamedu. Essays on the Interrelations between India, Arabia and the Eastern Mediterranean. Ed. M.-F. Boussac and J.-F. Salles. New Delhi, 1995; Tra­dition and Archaeology. Early Maritime Contacts in the Indian Ocean. Ed. H. P. Ray and J.-F. Salles. New Delhi, 1996 // Вестник древней истории.– 1998.– № 3.– С. 222-228.

5. Бухарин М. Д. Индийские философы в «Индике» Мегсфена // Проблемы истории, филологии, культуры.– 1998.– № 5. – С. 145-152.

6. Бухарин М. Д. Мегасфен в Индии // Древний Восток и античный мир.

Сборник научных трудов кафедры истории древнего мира МГУ им. М. В. Ломоносова.– Москва, 1998.– С. 103-113.

7. Бухарин М. Д. Средиземноморско-индийские контакты в новейшей историографии. Рецензия на Crossings. Early Mediterranean Contacts with India / Ed. F. De Romanis, A. Tchernia. New Delhi, 1997 // Вестник древней истории.– 1999.– № 3.– С. 208-215.

8. Бухарин М. Д. Два фрагмента «Индики» Мегасфена об индийских «философах» // ΣΥΣΣΙΤΙΑ. Памяти Юрия Викторовича Андреева.– Санкт-Петербург: Алетейа,– 2000.– С. 162-167.

9. Бухарин М. Д. Раннеэллинистические хорографы: Мегасфен, Гекатей Абдерский и Берросс // Вестник древней истории.– 2000.– № 2.– С. 88-100.

10. Bongard-Levin G. M., Bukharin M. D. Megasthenes’ Visits to India // Indologoca Taurinensia.– 1991-1992.– 17-18.– P. 69-79 .

11. Бухарин М. Д. Индийские гимнософисты в источниках и историографии // Проблемы истории, филологии, культуры.– 2001.– №. 10.– С. 459–468.

12. Бухарин М. Д. Первые индийские царские династии в пуранической, эпической и античной литературной традициях // Вестник древней истории.– 2001.– № 4.– С. 88-103.

13. Бонгард-Левин Г. М., Бухарин М. Д., Вигасин А. А. Индия и античный мир. М.: «Восточная литература», 2002. 30 п. л.

14. Bukharin M. D. The Name of Moskha Limen // Khor Rori Report. 1 / Ed. by A. Avanzini. – Pisa: Edizioni Plus.– 2002.– P. 323-324.

15. Bukharin M. D. An Indian Inscription from Sumharam // Excavations and Restoration of the Complex of Khor Rori. Interim Report (October 2001-April 2002) / Ed. by A. Avanzini et alii.– Pisa: Edizioni Plus.– 2002.– P. 39-40.

16. Бухарин М. Д. Средиземноморско-южноазиатская торговля в III в. н. э. // Вестник древней истории.– 2003.– № 1.– С. 36-43.

17. Бухарин М. Д. Новые книги по истории древней и средневековой Южной Азии. Рецензия на книги: Weerakkody D. P. M. Taprobanē. Ancient Sri Lanka as Known to Greeks and Romans. Tunrhout, 1997; Origin and Circulation of Foreign Coins in the Indian Ocean / Ed. by O. Bopearachchi and D. P.M. Weerakkody.

New Delhi, 1998 // Вестник древней истории.– 2003.– №2.– С 225-232.

18. Бухарин М. Д. Письма с Ближнего Востока // Парфянский выстрел.– Москва: РОССПЭН,– 2003.– С. 444-474 (публикация и комментарий совместно с Ю. Н.Литвиненко)

19. Бухарин М. Д. Скифский мир М. И. Ростовцева и Э. Х.Миннза // Парфянский выстрел– Москва: РОССПЭН,– 2003.– С. 477-544 (публикация и комментарий совместно с Г. М. Бонгард-Левиным и И. В. Тункиной).

20. Бухарин М. Д. Великий Шелковый Путь в новейшей интерпретации. Рец. на: De la Vaissire E. Histoire des marchands sogdiens. Paris, 2002 (Bibliothque de l’Institut des Hautes tudes chinoises. XXXII). 414 р. // Вестник древней истории.– 2004.– № 1.– С. 224-228.

21. Bukharin M. D. Early Royal Dynasties in the Purāṇas, Epics and Classical Tradition // Indologica Taurinensia. 2004. XXX. Proceedings of the XIth World Sanskrit Conference (Turin, April 3rd – 8th, 2000).– Pt. 2.– P. 51-81.

22. Bongard-Levin G. M., Bukharin M. D. Roman Ports on the Res Sea // Archaeologica. 2004. 141. Studi di Archeologia in onora di Gustavo Traversari / A cura di Manuela Fano.– Venezia.– P. 135-141.